Title: One way
Beta: Jay
Pairing: JongKey
Genre: angst, romance, songfic
Raiting: PG-13
Disclaim: моего ничего нет, а если бы было вы бы их никогда не увидели))
Word count: 2000
От автора: Это дикий-дикий-дикий ангст. Он появился, как раз сразу после закрытия дневника.
Я впервые пишу что-то столь жесткое, на мой вкус. Но видимо все что произошло, как-то повлияло на него. Хотя сама идея очень старая.
И да, это как обычно songfic
"One way ticket"Длинные коридоры, стены, покрытые серо-синей краской. Стертые скрипучие полы. Двери. Слишком много дверей. И решеток.
В дверь постучали. Стук гулко раздался по комнате. Вошла женщина и опустилась на диван. Кибом сидел в глубоком кожаном кресле. Его взгляд был направлен куда-то мимо человека, что сидел напротив него. Она была уже не молода, но выглядела очень хорошо. Серьезная, собранная, умный взгляд. Ки смотрел в стену, не моргая. Он был одет в белую смирительную рубашку. Кожа, что когда-то была красивого нежного цвета, стала серой от принимаемых препаратов. Некогда пухлые щечки исчезли, а взгляд стал пустым и безжизненным. Женщина открыла блокнот и приготовилась записывать все, что ей расскажут.
- Здравствуй!
- Вам тоже здоровья.
Я пришёл поделиться болью.
- Что за боль у тебя?
- Острая. Это вершина айсберга, моё прошлое.
Белое солнце, мне не снятся сны,
И та река теперь одна. Моя семья верит в Бога,
А я будто бы сам Бог - то самое первое слово.
Я вижу людей, покинувших нас.
Они молчат, не отрывая взгляда.
Клятвы хором: "Вы потеряли веру и тот мир, сотканный Богом".
Я слышу голоса людей, они меня пугают, скажите, что это?
Вот. И я не знаю.
Луна полная, исповедь долгая.
Дни мои верёвками тёртыми.
Я хочу рассказать, открыть душу…
- Здравствуй.
- Вам тоже здоровья.
- Зачем ты просил об этом разговоре?
- Я хочу поделиться болью.
- Что за боль у тебя? Ты слишком долго здесь, все проблемы должны были покинуть тебя уже давно. Но ты все еще что-то помнишь или чувствуешь?
- Боль острием колит мое сердце. Я забыл что-то важное. Осталась лишь поверхность меня, которая целыми днями лежит пристегнутой к кровати, глядя в потолок в отделении для буйных. Но мое прошлое не отпускает. Вам удалось стереть его своими лекарствами. Но оно исчезнет, только если исчезну я. Сны беспокоят меня, и я раз за разом вспоминаю то, что вы заставили меня забыть. Я все еще помню, что был частью поп-группы, мы были богами. Моя семья говорила, что мы слишком много берем на себя. Но это вряд ли правда. Мы – боги, которые правили этим миром. Толпа готова была делать все, что мы скажем. Но сейчас все чаще я вижу эти странные взгляды, обращенные ко мне. Почему я здесь? Я не могу вспомнить. Может, вы уже прикончите меня? Все чаще голоса в голове велят мне выпустить их, но как я могу это сделать, если мои руки связаны?
Женщина писала быстро, запоминая каждое слово, которое произносил Кибом. По коже бежали мурашки от того, как реальность смешивалась с вымыслом в сознании этого парня. Что произошло? Общественность узнала, что Ким Кибом - гомосексуалист. Что у него отношения с кем-то. Но агентству удалось скрыть этого человека. Кибома убрали из группы, и по просьбе родителей, считающих, что это психическая проблема, поместили в лечебницу для душевнобольных. В надежде выбить эту мысль из его головы. Вот уже 4 месяца 27 дней 3 часа и 19 минут Кибом находится в клинике. В его крови слишком много препаратов, вены на тонких руках набухли от уколов. Капли лопнувших капилляров сделали его глаза кроваво-красными.
- Но чтобы слышать, нужно слушать.
- Я плохо понимаю Вас.
- Кто родители? И кто открыл тебе мир, что пресытился?
- Отец тридцатых, мать Любовь,
Мать матери больна, и кровь её течёт во мне,
стирая грани в море моих видений.
А мы вдохнули прошлогодний снег.
Вниз, тихо по лестнице. И мир казался больше, чем есть.
Фиолетовые тени, стелла памяти или мраморный бюст болезней.
Желтая краска раньше была чёрной,
А я был чистым, голосом души своей.
В ожидании, лейся вода, придёт весна и к нам, зелёными красками.
Как можно потерять веру, если не было?
- Это как стать небом, сын.
- Этот мир моим никогда не был.
И мы уплывали в леса по небу, подальше от людей.
Но мы внутри не нашли ничего, кроме детских слов.
- Произнесите молитву скорей. И я уйду.
Холодом греет сердца трёх.
- Ты должен прислушаться к себе. Подсознание подскажет, что пора отпустить это и забыть. Возможно, после этого ты снова обретешь свободу и сможешь жить, как обычный человек.
- Я плохо понимаю вас. Вы предлагаете мне отказаться от себя?
- Ладно, давай оставим пока эту тему. Поговорим о твоих родителях? Кто они? Может, это они виноваты в том, что ты здесь?
- Отец… Отец всегда был занят на работе. А если и общался со мной, то был слишком груб. Иногда мне кажется, что он ненавидит меня. Мать. Мать – Любовь. Она дарила ее мне за двоих: за себя и за отца. Ласковая и нежная, я не знаю, как она вообще сошлась с моим отцом. Бабушка? О ней мы никогда не говорим. Но я жил у нее в детстве довольно долго. Она была немного не от мира сего. Она говорила, если я найду человека, который полюбит меня, и которого полюблю я, – ни за что не отказываться от него. Даже ценою собственной жизни. Наверное, поэтому я здесь. За то, что полюбил его. А это слишком неприемлемо. Ведь так? Ха-ха. Я знаю правду. Я знаю, кого я полюбил. Почему все так. Мы вдыхали прошлогодний снег Сеула, он пьянил нас. И мы забыли об осторожности.
Кибом закрыл глаза и облизал сухие губы. Ему было сложно говорить. Но он все еще помнил ЕГО. Теплый, добрый взгляд, обращенный к нему с самого начала. Нежные руки, прикасающиеся к его векам и бровям. Пальцы, что пускали разряды по коже. Руку Ки сжимала ладонь Джонхёна и тащила за собой куда-то вниз по лестнице. В подвальных помещениях он прижимал Диву к стене, приподнимал его и просил обхватить его талию ногами. Джонг разрывал футболки на нем: слишком он любил мягкую кожу Кибома. Он целовал его так безутешно, роняя слезы куда-то вниз. Джонхён слишком любил Кибома и всегда боялся его отпускать далеко от себя. Любовь ослепляла их обоих. Но однажды их увидели. И все, что они успели, - это забежать за угол и оказаться в тупике. Кибом принял удар и вину на себя. Это он говорил менеджерам, что не заметил теней и не уследил за собой. Он признался в том, что он – гей. Но тщательно скрыл то, что вместе с ним был Джонхён. Пытаясь защитить его. Такой хрупкий, но отчаянный. В попытках защитить то, что ему дорого.
И вот теперь он тут. Врачи пытаются выбить из его головы Джонхёна. Побоями, наркотиками, беседами. Но Джонхён был частью Кибома. Это просто невозможно.
- Кибом, может, тебе пора начать молиться? Просить Бога о прощении. И, может, тогда боль отступит. Хотя, скорее всего, ты уже потерял веру во все, что верил.
- Как можно потерять веру, если не было? Я всегда верил лишь в него и нас. И я буду верить до конца.
- Ты все сказал? Я бы хотела поскорее закончить сеанс и уйти.
Кибом кивнул. Врач нажала на кнопку где-то возле письменного стола. В кабинет зашли санитары. И, взяв Кибома под руки, повели его по длинным, пустым коридорам. Где-то из глубины здания слышались стоны и крики о помощи.
Смыты чёткие грани,
грубое сердце скребётся наружу, просит выпустить.
Внутри резали мякоть острые бритвы,
А я просил о пощаде: "Выпусти".
Кибома привязали жгутами к кровати. Затем последовал обычный порядок приема препаратов: рогипнол, седуксен, алпрозалам и еще пара других, названия которых Ки даже выговорить не мог со своим накачанным транквилизаторами сознанием. Самый важный из них, конечно же, алпрозалам: даёт слабое чувство эйфории, но очень быстро вызывает психологическую зависимость. Через 4 часа, если Кибом не примет его, у него начнется ломка, посинеют губы, и руки, наверное, тоже будут трястись. Но этого он точно не знает: ведь руки всегда прикованы к железным поручням кровати.
Он тихо молил о помощи и звал Джонхёна. Но кто-то сквозь туман отвязывал его и переодевал. Тащил на себе куда-то прочь. И только почувствовав свежий воздух, который наполнил легкие, он очнулся.
***
Спальный. Аптеки провожали молодых дам.
Но мы не плавили там.
Я одиноким стать не хотел никогда.
Знаю, глупо скулить вот так, кипеть.
После храма мысли в небе:
как я мог за эти годы впитать демона-гения?
Бежать от страха, хотя бояться нужно себя,
Сгибаясь в очередях.
Джонхён брел по Кандонгу - спальному району Сеула - в поисках нужной ему улицы. Там его будет ждать какой-то парень, который должен был достать информацию о том, куда спрятали Кибома. Он стоял у парапета, а внизу текли тёмные, мутные воды реки Хан. И казалось, что всё это слишком безнадёжно и безутешно. Аптеки сверкали своими яркими вывесками, зазывая к себе полуночников, предлагая утешение в виде снотворного. Джонхён всегда боялся быть одиноким. Поэтому, когда он познакомился с Кибомом, вцепился в него как в спасательный круг. Да, теперь глупо стоять и вот так вздыхать о прошлом, когда у них было всё. Но 5 месяцев без Кибома, в пустом поиске... Тыкаясь во все грязные кварталы и улицы огромного города в поиске лишь одного нужного человека… Он ходил в церковь, взывая к небесам в просьбе забрать что угодно, но вернуть ему Ки. Джонг стал злым и грубым. Больше не осталось тех добрых взглядов и улыбок. Его расписание все меньше напоминало расписание поп-звезды. Но его это совсем не беспокоило. Он бежал в темные улицы. Боясь себя. В какой-то момент он нашел себя в кокаине, вспышки радости и беззаботности окружали его. Но стоя в очереди за «праздником», он вдруг понял: все, что ему нужно, – Кибом.
Поговорите со мной.
Я точно знаю, куда текут реки, но никто не верит.
Хочу писать слова только для души,
Хочу вернуть друзей и никуда не спешить.
Я предавал и был слабым,
бросал, хотел покинуть мир навсегда.
Жил под именами героев, и падал так глубоко,
и мне казалось, я там укроюсь.
Желал жён друзей, завидовал,
в мыслях убивал, проклиная мир этот.
Кто-то опустил руку на его плечо. Джонхён обернулся. Позади возвышались две фигуры, облаченные в черные плащи. Капюшоны были натянуты на лица настолько сильно, что невозможно было разглядеть что-либо. Один из пришедших стоял к нему ближе, пряча за спиной другого. Блинга передернуло то ли от страха, то ли от отвращения. Если смотреть на это со стороны, выглядело так, что сразу две смерти пришли за ним.
Тот, что стоял ближе, заговорил:
- Ты уверен в том, что ищешь? Потому что, найдя его, ты не сможешь сбежать от этого больше никуда.
- Я точно знаю, что теперь это единственное, что мне нужно в этом мире. Мне больше не нужна эта жизнь поп-идола. Я хочу писать песни только для него, посвящать все свои слова ему, раскрывая душу и выворачивая ее наизнанку. Хочу вернуть старых друзей и забыть об этом периоде жизни навсегда. Я предал его, оказался слишком слаб. Он защитил меня тогда. А я… Я - идиот. Не оправдал его жертву. Сидел на кокаине в поисках истины. Хотел покинуть этот мир, потерявшись в нем.
Фигура поменьше дернулась в сторону Джонхёна, но её быстро остановили, не давая подойти к нему ближе.
- Я жил под маской другого человека, скрывая себя. Мне казалось, что так и надо. Сразу после того скандала мне нашли девушку. Но я завидовал другим, которые жили свободно. В мыслях убивал своих координаторов и менеджеров. Я проклинал этот мир. Но если ты вернешь мне его, я стану свободным. Я отдам себя ему, полностью и без остатка. Не размениваясь на мелочи.
Парень, что стоял за фигурой в черном, скинул с себя руки и подошел к Джонхёну, шепча ему прямо в ухо:
- Ты больше не боишься быть собой. Ты готов вернуть себе то, самое драгоценное?
Боль моя в этих словах.
Я никому не говорил никогда, вы первый, знайте.
Перед глазами имена, слёзы отольются.
Я бесконечно должен вам.
- Я больше не боюсь. Я устал терпеть эту боль, заставляющую сердце ныть. И просыпаться посреди ночи, будто слыша, как меня зовет к себе Кибом. Я никому об этом не говорил раньше. Но я правда слышу, как он зовет меня. Будто шепчет мне имя моё по ночам. Я заплатил свою цену, потеряв так много времени. Я бесконечно должен вам, но верните мне его.
Он медленно встал под колокольный звон.
И я увидел слёзы отца своего.
Где-то в глубине кварталов часы пробили полночь. И Джонхён увидел, как человек, стоящий перед ним, снял с себя плащ – это был его отец. Слезы текли по его щекам, но глаза смотрели прямо:
- Я слишком долго искал его, чтобы вернуть тебе. У тебя больше нет пути назад. Оглянись.
Парень, что шептал ему на ухо, снял капюшон. Синие, потрескавшиеся губы улыбались ему улыбкой Кибома, а холодные пальцы переплетались с его.